Что мешает нашему ЦБ и Минфину бороться с инфляцией

    Российская макроэкономическая парадигма стала складываться в 1992 году, когда на жесткую политику правительства Гайдара председатель Центробанка Геращенко ответил раздачей целевых кредитов с целью поддержания экономического роста. В первой половине 2000-х, когда Минфин создал Стабфонд для стерилизации нефтяной выручки и снижения инфляции, Банк России удерживал валютный курс, стараясь поддержать экономический рост. На пике кризиса Центральный банк активно спасал банковскую систему, стремясь не допустить массового падения банков, а также поддержать экономический рост. И лишь на этапе первоначального восстановления экономики возникли признаки некоторого изменения ролей. Правда, в этот период преимущественно на экономический рост работали оба института власти. Минфин реализовал антикризисную программу и финансировал значительную часть расходов за счет средств Резервного фонда, что эквивалентно эмиссии. ЦБ вновь вернулся к политике таргетирования валютного курса, хоть и на несколько других условиях, чем до кризиса, с большей оглядкой на инфляцию. Инфляция же благодаря низкому спросу и отложенному влиянию монетарных факторов довольно быстро падала, что оставляло ЦБ возможности для маневра.

    Недавно Минфин предпринял попытку увеличить заимствования на внутреннем рынке. Это правильное решение с точки зрения стерилизации (отсутствующих, правда, в последнее время) притоков капитала. Забавно, что и это решение вписывается в описанную выше макроэкономическую схему, при которой за инфляцию отвечает все-таки Минфин.

    Одним из результатов смещения приоритетов в российской системе макроэкономического управления была сравнительно высокая инфляция и, как следствие, формирование устойчивых инфляционных ожиданий. Устойчивые инфляционные ожидания — это болезнь, весьма трудно поддающаяся лечению. Ее симптомами является то, что девальвация воспринимается как предвестник быстрого и массированного обесценения денег. Именно поэтому россияне столь активно реагировали на кризис 2008 года. Российский рубль тогда обесценился по сравнению с долларом на величину, сравнимую с обесценением шведской кроны или английского фунта, но такой валютной паники в этих странах с традиционно низкой инфляцией не было.

    В конце лета Россия в очередной раз столкнулась с результатами высоких инфляционных ожиданий. На фоне снижения урожая после жары и пожаров наблюдается всплеск продовольственной инфляции. Причем цены начали расти настолько быстро, что объективными тенденциями это сложно объяснить. Подорожание гречки в три раза еще можно было бы считать результатом погодных условий, если бы не аналогичная история трехлетней давности, когда вдруг подорожала и пропала соль. Поскольку объективных оснований для возникновения этой проблемы не было, ситуация тогда быстро нормализовалась. По-видимому, и нынешний всплеск инфляции только частично объясняется объктивными причинами, а в значительной степени вызван паникой привыкшего к кризисам населения.

    Высокие инфляционные ожидания опасны тем, что накладывают ограничения на государственную политику, особенно в кризисное время. России было трудно проводить мягкую бюджетную и денежную политику на пике кризиса: первоочередной задачей властей было успокоить валютную панику. Сейчас сбивать приходится уже продовольственную панику.

    С проблемой высоких инфляционных ожиданий сталкивались многие страны. Она особенно характерна для Латинской Америки. Но опыт этого континента показал, что с данной проблемой можно успешно справиться, правда, для этого нужно время и терпение. Десять лет назад, после азиатского кризиса, экономисты Риккардо Кабальеро, Кевин Коуан и Джонатан Кернс сравнили реакцию на кризис Австралии и Чили. Австралия проводила мягкую политику, снизив процентные ставки. Чили в точно такой же ситуации была вынуждена заниматься стабилизацией денежного рынка и, наоборот, подняла процентные ставки. Недавно главный экономист МВФ Оливье Бланшар с двумя соавторами посвятил статью урокам текущего кризиса. В ней Чили уже фигурирует в качестве страны, которая во время кризиса могла снижать процентные ставки, а не повышать их, как приходилось поступать остальным развивающимся странам.

    Чили потребовалось около 10 лет, чтобы нормализировать ситуацию с доверием к своей валюте и инфляционными ожиданиями. Сделать это позволило последовательное проведение политики инфляционного таргетирования. Если в новом экономическом цикле Россия сможет, по примеру Чили, стабилизировать инфляцию на низком уровне, то со временем начнут сходить на нет и инфляционные ожидания.

    Банк России явно стал серьезнее относиться к стабилизации инфляции. Но теперь перед ним стоит серьезный вопрос: как реагировать на августовский всплеск цен? В нормальной ситуации реагировать собственно на рост продовольственных цен не надо — надо отслеживать вторичные эффекты, т. е. рост других цен за счет монетарных факторов, и что-то предпринимать уже в связи с этим. Видимо, ЦБ исходит именно из этой логики, поэтому он пока не меняет процентные ставки. Проблема в том, что повышение инфляции не позволит переломить инфляционные ожидания. Странам, которые принимали жесткие решения о борьбе с инфляцией, приходилось жертвовать краткосрочным ростом. Классический пример — глубочайшая рецессия в начале 1980-х в США, когда глава ФРС Волкер решил побороть инфляцию. Еще один пример — Бразилия, процентные ставки в которой довольно высоки и в номинальном, и в реальном выражении, притом что инфляция уже давно находится на сравнительно низких уровнях. Захочет ли Банк России в новых условиях пойти на жесткие меры, если инфляция вновь начнет раскручиваться, или опять будет пытаться в первую очередь поддерживать рост? Ответ на этот вопрос мы узнаем достаточно скоро.